Приглашаем на прогулку по центральной части Пушкино. Мы посмотрим на историю Пушкино разных времен. Дачное Пушкино, каким оно формировалось до 1917 года. Как изменилась жизнь в советское время. Каким город в своей центральной части предстает теперь. Увидим сохранившиеся деревянные здания довоенного времени (дом в котором жил Паустовский) и первые каменные постройки появившиеся после 1945 года. Вспомним о том в каком месте зародился Московский Художественный Театр. Поговорим о том, какие ведомства и институты влияли на вид города. Вспомним пушкинцев-жертв государственного террора, узнаем где они жили, кем работали. Всё это можно будет сопоставить с современной активистской историей. Как появилось сообщество наблюдателей на выборах в 2012 году. Как пушкинцы голосовали на выборах в местный совет в 2014 году и что удалось сделать независимым депутатам. Как в Пушкино появился Городской дискуссионный клуб и какие проекты ему удалось реализовать в 2015-24 году. Посмотрим городской парк, центральную площадь, улицы и скверы после реконструкции. Увидим современное здание музыкального училища и «лес» ВНИИЛМа (института лесной механизации), старое здание которого было на этом месте. В ходе прогулки обсудим что получилось учесть в развитии городской среды в соответствии с запросами граждан с применением инструментов соучаствующего проектирования, а что ещё предстоит сделать.
- Начало экскурсии, дачное Пушкино
- Центр детского творчества
- Дача Струковых
- Администрация Пушкино
- Дом культуры Пушкино
- Советская площадь
- Администрация Пушкинского округа
- Банк
- Сквер Молодоженов
- Музыкальное училище
- Арт-Ликор
- Музей рубанка
Центр детского творчества

Одна из старейших школ города была открыта в 1936 году. Сегодня школа располагается в центре г. Пушкино и размещается в типовом здании, введенном в эксплуатацию в 1973 году.
https://pushkino-2009.livejournal.com/26462.html
Дача Струкова
В Пушкино Паустовский сменил три дачи. Первая дача, где квартировал холодной зимой 1923/1924 гг. писатель, на углу Писаревской и Оранжерейной улиц
Константин Паустовский жил в Пушкино с конца 1928 до начала 1930 года на даче Струковых на 1-й Серебрянской улице, дом 3. Писатель снял комнату у дочери Николая Ивановича — Софьи Николаевны Струковой, которой принадлежала лишь небольшая часть отчего дома. 25
Здесь Паустовский создал роман «Блистающие облака», часть действия которого разворачивается в Пушкино. В «Книге скитаний» он писал: «После возвращения из скитаний по югу в Москву я целый год прожил в Пушкине по Северной дороге… За моей дачей глухо стоял сосновый лес, а за ним тянулась болотистая низина и разливалась речка Серебрянка, всегда затянутая туманом». 2
К Паустовскому в Пушкино приезжал Михаил Афанасьевич Булгаков. 2
В советский период здание сначала занимала средняя школа №2, а с 1961 года здесь разместилась вечерняя школа рабочей молодёжи. В 2014-м произошёл пожар, во время которого пострадала крыша — но дом уцелел. В феврале 2016 года он был передан Краеведческому музею города Пушкино.
К.Г.Паустовский: «пристанище в Пушкино, под Москвой»
В августе 1923 года К.Г.Паустовский вернулся в Москву — город, где он родился 18 (31) мая 1892 года. За плечами будущего писателя была работа санитаром военно-полевого госпиталя, журналистский опыт в провинциальных и московских газетах, жизнь и работа в Одессе, Грузии. Он женился на «фантастической женщине» Екатерине Степановне Загорской, с которой познакомился, работая санитаром в полевом госпитале-поезде. Проездом через Киев он приехал в город своего рождения и трудной юности, пришедшейся на две революции и Первую Мировую войну. В 1918 году он уехал из Москвы к матери и сестре, жившим в Киеве. За пять лет Паустовский пережил столько, что его жизненных историй хватило бы на множество книг и сценариев: чего стоит насильственная мобилизация в армию Скоропадского, например. Можно сказать, что он был где-то в гуще событий, которые были описаны в «Белой гвардии» В.А.Булгакова. Кстати, Булгаков был его однокашником по Первой классической гимназии города Киева. Это знакомство продолжилось потом в Москве.
В «Книге скитаний» Паустовский писал об этом:
«Сотрудник «На вахте» капитан дальнего плавания Зузенко нашел мне пристанище в Пушкине, под Москвой, рядом с домом, где он жил сам. Пристанище оказалось пустой, как сарай, и ледяной дачей.
В моей комнате стояла кое-какая пыльная мебель и лежала на продавленной тахте потертая шкура белого медведя. Пыль на мебели просто окаменела. Ее нельзя было стереть ничем, разве только счистить напильником. В пазах между бревен пищали мыши…
Сначала мне нравилось жить за городом. Тогда от Мытищ до Пушкина еще тянулся нетронутый лес. Каждый день приходилось ездить в Москву, в редакцию, и возвращаться в полночь последним поездом.
В Москве перед отходом поезда кондуктор проходил по вагонам и сгонял всех пассажиров в один вагон,- для их же собственной безопасности. Тогда в пригородных поездах сильно грабили (в то время говорили «раздевали»).
Пассажиры нервничали, помалкивали. Да и разговаривать было трудно. Маленькие вагоны шли с таким грохотом, что можно было только перекрикиваться.
Пассажиры были большей частью одни и те же и знали друг друга в лицо. Поэтому на всех новичков они посматривали подозрительно и садились от них подальше.
Самым опасным считался перегон от Лосиноостровской до платформы Тайнинка. «Бандитский вертеп»,- говорили о Тайнинке опытные пассажиры. На попутчиков, сходивших ночью в безлюдной Тайнинке, смотрели с сожалением и гадали, дойдут ли они до дому или нет.
После Тайнинки пассажиры успокаивались и дремали до самого Пушкина».
В полупустых вагонах Паустовский и Зузенко ездили с беспризорниками, попрошайками и испуганными обывателями. Жизнь была бесприютной и сложной в ту холодную пушкинскую зиму: «Жизнь в Пушкине была неприютной. Весь день до позднего вечера я проводил в редакции «На вахте». К полуночи я добирался до вокзала, уезжал в Пушкино, там сразу же окунался в глушь, мрак и безлюдье, быстро засыпал, а утром, еще в полной темноте, приходилось вставать, топить печку и торопиться на поезд в Москву.
Чередование одних и тех же дел надоедало, утомляло, я подголадывал, и, может быть, от этого у меня несколько раз — всегда по ночам — бывали обмороки.
Один раз я упал на каменные плиты на Северном вокзале и очнулся в вокзальном приемном покое с разбитой в кровь головой. Больше всего меня потрясло то обстоятельство, что сонная медицинская сестра, приводившая меня в чувство, заподозрила, что я пьян.
Я обиделся и ушел, шатаясь, из приемного покоя. Я опоздал на последний поезд, не встретился с Зузенко и просидел всю ночь в пустом вагоне на путях вблизи вокзала. Голова у меня трещала, мутилась, и я жалел, что рядом нет беспризорных. Все-таки с ними было бы легче. Из-за своей слабости я чувствовал себя таким же беспризорным, как и они».
Весной 1924 года в Пушкино приехал к Паустовскому М.А.Булгаков. Зимние впечатления нужны были ему для романа о киевских событиях, очевидцами которых они были с Паустовским.
«Как-то ближе к весне, тихим и снежным днем ко мне в Пушкино приехал Булгаков. Он писал в то время роман «Белая гвардия», и ему для одной из глав этого романа нужно было обязательно посмотреть «снежные шапки» – те маленькие сугробы снега, что за долгую зиму накапливаются на крышах, заборах и толстых ветвях деревьев. Весь день Булгаков бродил по пустынному в тот год Пушкину, долго стоял, смотрел, запахнув старую, облезлую доху, – высокий, худой, печальный, с внимательными серыми глазами.
– Хорошо! – говорил он. – Вот это мне и нужно. В этих шапках как будто собрана вся зимняя тишина.
– Декадент! – сказал о Булгакове Зузенко. – Но, видно, чертовски талантливый тип. Добросовестно себя тренирует.
Что он этим хотел сказать? Я не понял. Тогда Зузенко столь же неясно и неохотно объяснил:
– Натаскивает себя на впечатления. Мастак!
Пожалуй, в этом он был прав. Булгаков был жаден до всего, если можно так выразиться, выпуклого в окружающей жизни.
Все, что выдавалось над ее плоскостью, будь то человек или одно какое-нибудь его свойство, удивительный поступок, непривычная мысль, внезапно замеченная мелочь (вроде согнутых от сквозняка под прямым углом язычков свечей на театральной рампе) – все это он схватывал без всякого усилия и применял и в прозе, и в пьесах, и в обыкновенном разговоре.
about:blank
Может быть, поэтому никто не давал таких едких и «припечатывающих» прозвищ, как Булгаков. Особенно отличался он этим в Первой киевской гимназии, где мы вместе учились».
Третьим адресом Паустовского в Пушкино была дача Струковых. По воспоминаниям очевидцев, он занимал одну комнату. Мы подошли к этой замечательной даче, которую занимала школа, а сейчас — различные организации культурно-просветительского свойства.
С пушкинской дачей (кажется, второй по счету) связан очень тяжелый период жизни Паустовского. Он перешел из редакции газеты «На вахте» в Российское телеграфное агентство. Денег не хватало на самое необходимое: например, сигареты. Писатель вспоминал об этом, превращая убогие бытовые подробности в интереснейшие жизненные впечатления и наблюдения:
«Поначалу я зарабатывал в РОСТА очень мало. Я все еще жил в Пушкине и никак не мог устроить свою жизнь более сносно. Каждый месяц у меня дней за десять до получки кончались деньги. На еду еще кое-как хватало, но на папиросы не оставалось ничего. Беспрерывно «стрелять» папиросы у друзей и знакомых было неловко и в конце концов невозможно. У этого занятия тоже был свой предел. Тогда я совершенно неожиданно открыл простой и бесплатный способ добычи табака.
Я выходил в Пушкине к полотну Северной железной дороги и шел вдоль путей, подбирая все окурки и так называемые «бычки», выброшенные пассажирами из окон вагонов. По пути от Пушкина до Клязьмы за какие-нибудь три километра я обычно набирал до двух сотен окурков.
Постепенно у меня накопились ценные наблюдения и над окурками и над курильщиками. Некоторых курильщиков я презирал, а к другим, правда, немногим, чувствовал симпатию и благодарность. Не взлюбил я тех, кто докуривал папиросы до картонного мундштука. Очевидно, это были люди расчетливые и скупые. С одобрением я относился к курильщикам нервным и капризным. Они никогда не докуривали папирос до конца, а сплошь и рядом выбрасывали их после одной-двух затяжек.
Сначала я собирал окурки один и скрывал это от Зузенко. Но вскоре проницательный капитан догадался, откуда у меня появились запасы разносортного табака, пришел в восхищение от моего открытия, и мы начали собирать окурки вместе.
Это были и веселее и добычливее.
Добычливее потому, что у Зузенко было острое капитанское зрение. А веселее потому, что окурки давали нам пищу для совместных выдумок, острот и насмешек, а в редких случаях – и для торжества.
Так, мы торжествовали, когда нашли на путях резиновый кисет, набитый легким табаком, и толстую сигару – совершенно черную и едкую, будто ее вымочили в селитре. Ее, должно быть, уронил какой-нибудь иностранец – пассажир сибирского экспресса («капиталистическая раззява», сказал о нем Зузенко).
Изредка мы находили окурки со следами губной помады. На оттиске от женских губ всегда оставалась легкая сетка морщинок.
Зузенко утверждал, что рисунок губных морщин у всех женщин был совершенно разный, подобно тому как разнятся у людей линии на большом пальце руки. Такие окурки вызывали у капитана взрыв фантазии. Он полагал, что по линиям губ можно было находить потерянных людей или отыскивать преступниц.
Цвет губной помады соответствовал, по мнению капитана, характеру женщин. Очень алая помада выдавала пылких южанок, розовая – наивных стрекотух, желтоватая – женщин загадочных и властных, а синеватая – нерях.
Довольно скоро мы заметили, что окурков на перегоне Пушкино – Клязьма становится все меньше. Тогда мы начали доезжать из Пушкина до платформы Тайнинка и оттуда уже шли пешком вдоль дороги до Лосинки. Так были открыты новые богатые россыпи окурков.
Возвратившись домой, мы отрезали от окурков обугленные концы, высыпали чистый табак, тщательно перемешивали его, сбрызгивали водой и сильно нагревали на времянке, – «фементовали», как торжественно говорил Зузенко. От этого табачная смесь теряла горечь и курилась в самокрутках легко и приятно.
Зузенко даже предлагал написать вдвоем руководство по заготовке и переработке табака из недокуренных папирос. Он считал, что может получиться полезная книга со вставными сюжетными новеллами. Она будет пользоваться бешеным успехом, не меньшим, чем широко известное в Америке «Руководство по ограблению почтовых поездов», изданное в Чикаго».
В конце 1924 года Паустовский получил две комнаты в полуподвале дома в Первом Обыденском переулке. Пушкинский период он жизни он запечатлел в своих книгах. К сожалению, память о выдающемся русском писателе К.Г.Паустовском слабо представлена в Пушкино. Нет улицы его имени, нет мемориальных табличек. В краеведческом музее, разместившемся на даче Рабенека, всего одна скромная фотография позднего периода жизни писателя.
Пушкино в жизни и творчестве Паустовского
Недорогое даже по тем временам жильё в Пушкине нашёл Паустовскому, в то время ответственному секретарю московской газеты водников «На вахте», нештатный сотрудник этой же газеты отставной капитан дальнего плавания, за много лет вдоль и поперёк избороздивший Тихий океан, великолепный и неистощимый рассказчик, проживший наполненную разнообразными событиями беспокойную жизнь, Александр Михайлович Зузенко. «Пристанище оказалось пустой, как сарай, и ледяной дачей… Сначала мне нравилось жить за городом. Тогда от Мытищ до Пушкина ещё тянулся непроходимый лес. Каждый день приходилось ездить в Москву, в редакцию, и возвращаться в полночь последним поездом», – вспоминал писатель.
https://историческийбагаж.рф/post/dacha-strukovyh%2C-gde-dva-goda-jil-konstantin-paustovskiy-2213
https://vk.com/wall-104189921_2501
Летний театр



Дом культуры

Советская площадь
Администрация
Банк
Парк качелей
Московский проспект дом 10/1
На этом месте в 1930-х годах стоял дом, в котором до дня своего ареста жил с семьей грузчик Сергей Иванович Борисов. Сегодня мы установили ему памятный знак.

Сергей Иванович Борисов родился в 1904 году в селе Лучинском Переславского уезда Ярославской губернии в крестьянской семье. Получив начальное образование, он до 1931 года жил в родном селе и занимался сельским трудом, а затем переехал в Москву. Сначала он работал плотником на станции Тайнинская, а потом поступил в артель «Моспогруз» и через некоторое время стал бригадиром грузчиков.
Еще до переезда в Москву Сергей Иванович женился. В семье росли трое сыновей: Александр 1926 г.р., Николай 1931г.р. и Валерий 1934 г.р.
17 сентября 1936 года Борисов был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Основанием для ареста послужили показания нескольких его сослуживцев и подчиненных, утверждавших, что он отрицательно относился к советской власти и вел контрреволюционные, подрывные разговоры. По словам сослуживцев, Борисов якобы обвинял советское руководство в эксплуатации крестьянства и рабочего класса, неправильных политических решениях, ущемлении прав простых людей. В своем критическом отношении к советскому строю и его руководству Борисов дошел даже до принижения творчества А. М. Горького, говоря, что классик пролетарской литературы пишет только про воров и бандитов.
Все эти, написанные как под копирку, обвинения с на допросах и очных ставках отрицал, объясняя их недоброжелательным отношением к нему подчиненных, от которых он как бригадир требовал большего усердия и соблюдения трудовой дисциплины. Всего по делу Борисова было допрошено семь человек, и с двумя из них были проведены очные ставки.
Следователи, сочтя, видимо, собранные материалы достаточными для обвинения в судебном порядке по статье 58-10 (антисоветская, контрреволюционная пропаганда и агитация) передали дело на рассмотрение спецколлегии Мосгорсуда. На первое заседание 17 декабря 1936 года Борисов был по вине конвойной службы Бутырской тюрьмы доставлен с большим опозданием. Заседание перенесли на 28 декабря, но на сей раз не явились двое свидетелей – они были оштрафованы на 25 рублей, а заседание перенесли на новый срок. Тем временем один из свидетелей вообще пропал, ввиду его неявки дело вновь отложили – до 8 марта, а затем до 13 марта 1937 года. Борисов за эти месяцы написал несколько жалоб, где все обвинения отрицал и настаивал на своей невинности и на том, что свидетели клевещут на него «на почве злобы». 13 марта 1937 года суд в виду противоречивых показаний свидетелей отправил дело на доследование.
Судебное рассмотрение дела Сергея Ивановича могло закончиться сравнительно мягким приговором, но наступили времена Большого террора, и несколько месяцев, в течение которых следствие, видимо, вообще не велось, Борисов провел в Бутырке. И только 25 января 1938 года было составлено обвинительное заключение, утвержденное печально знаменитым заместителем начальника УНКВД по Московской области майором Якубовичем, передавшее дело Борисова на рассмотрение тройки НКВД. 26 января 1938 года этот внесудебный репрессивный орган приговорил Сергея Ивановича к расстрелу, и 31 января приговор был приведен в исполнение. Ему было 34 года.
В 1939 году жена Сергея Ивановича, Вера Николаевна Борисова, ничего не знавшая о судьбе мужа, написала на имя наркома внутренних дел заявление, в котором просила пересмотреть дело, но просьба ее осталась без удовлетворения. В 1955 году она снова попыталась узнать, что же случилось с Сергеем Ивановичем, и получила по обычаю тех лет ложное сообщение о том, что он в 1942 году он умер в местах заключения от склероза сердца.
Правду о судьбе мужа вдова и дети Борисова узнали только в 1989 году, когда он был полностью реабилитирован, но место его захоронения Бутово (так и осталось неизвестным).
г. Пушкино, ул. Горького, д. 5.
Раевский Владимир Павлович
Родился в 1902 г., Варшаве (Польша); русский; образование незаконченное высшее; б/п; главный инженер отдела капитального строительства фабрики ‘Серп и Молот’.. Проживал: Московская обл., г. Пушкино, ул. Горького, д. 5. Арестован 21 марта 1938 г. Приговорен: Комиссией НКВД СССР и прокурора СССР 29 июля 1938 г., обв.: в причастности к польской контрреволюционной группе. Расстрелян 20 августа 1938 г. Место захоронения — Московская обл., Бутово. Реабилитирован 18 августа 1958 г.
г. Пушкино, Писаревская, д. 12.

Родился в 1895 г., Ленинградская обл., г. Старая Русса; русский; образование высшее; б/п; НИИ лесного хозяйства: ст.научный сотрудник. Проживал: Московская обл., г. Пушкино, Писаревская, д. 12. Арестован 25 августа 1937 г. Приговорен: тройкой при УНКВД по Московской обл. 20 декабря 1937 г., обв.: в контрреволюционной деятельности. Расстрелян 22 декабря 1937 г. Место захоронения — Московская обл., Бутово. Реабилитирован в марте 1960 г.