Сегодня утром отправилась в наводящий ужас и окруженный легендами Большой Дом на Литейном, чтобы прочитать недавно рассекреченное дело, по которому в 1934 году проходил и был расстрелян мой прадедушка – Павел Ливанов.
Открываю папку с пометкой «Хранить вечно» (мне объяснили, что политические дела не подлежат уничтожению) и переношусь в зиму 1934 года. Здесь моей прабабушке Татьяне тоже 27 лет, здесь ночью к их дому на 10-ой Красноармейской подъезжает безмолвный черный автомобиль, который заберет моего прадеда, чтобы уже никогда не вернуть.
Я со страхом прикасаюсь к полупрозрачным НКВД-шным листкам, которые видели все это ровно 80 лет назад. Вот квитанция принятых у прадеда при личном обыске вещей – у него был с собой мундштук и он был при галстуке. Поехали. Анкета арестованного, протоколы первых допросов – все на удивление читаемо и понятно. Где работал – с кем дружил и общался. А на какие такие темы? А на антисоветские? И здесь он начинает рассказывать.…
Захотелось вскочить и заорать туда – в ржавые бумаги – Зачем, дед? Зачем ты им все это искренне рассказываешь? Не продолжай, замолчи! Неужели ты не знаешь, ты же вон какой умный!
А говорит он о неэффективной политике Советской власти в сфере коллективизации, об истощении деревни, о преимуществах капиталистической модели и о губительных темпах индустриализации. И о том, что да, увлечен героикой народовольцев, восхищен их жертвенностью, да читает определенную литературу, что знает, как можно изменить все к лучшему. Но никакой террористической деятельности не планировал и не считает это методом и никаких организаций не создавал. И говорит об этом честно, не отрицая своих убеждений – тут же – реплики с перекрестных допросов трех других проходивших с ним по делу товарищей. Они отрицают всё. Они указывают, что Ливанов вел разговоры и вовлекал. Мне это показалось совершенно непонятным. А речь, между делом, идет о трех-пяти их случайных и не всегда совместных встречах, где, видимо, приятели просто делились своими мыслями о ситуации в стране.
И тут же прямо у меня на глазах в ходе чтения все эти бумажки взлетают в воздух и составляют форму вполне стройного дела – Ливанов, проповедующий философию террористов народовольцев, создал ячейку для ведения контрреволюционной и террористической деятельности. Читали запрещенные книги, готовили прокламации и хождение в народ, вербовал участников для ведения антисоветской борьбы.
Наконец, протокол судебного заседания и выцветшее, от руки подписанное, рваное, в самом низу страницы неотвратимое — «Расстрелять».
На то заседание пустили прабабушку с моей 3-летней бабушкой на руках. И после объявления приговора позволили ребенку подойти к прадеду попрощаться. Он обнял её и сунул в кармашек детского платья записку: «Таня, я ни в чем не виноват».
Расписка о том, что он получил копию приговора и его собственноручная подпись. Трогаю её. Через время прикасаюсь к его руке.
Знаю, что когда-нибудь еще пожму её и даже, наверное, осмелюсь его обнять.
А пока – надо как следует все это осмыслить. Я благодарна за это утро в другой эпохе вместе со своей семьей.
Млынчик Татьяна
